Сначала эта техника мне не нравилась: в ней надо постоянно кувырок делать, если ты нападаешь (а я, — ох! — как кувырки не люблю). А если я её выполняла, то просто не понимала: ну зачем такая нужна? Для чего она вообще? Неудобная какая-то.
Мало того, у меня ещё и роль нападающего не очень выходила: надо было на месте развернуться для кувырка, партнёр всё сделал — а я стою. Партнёр в недоумении смотрит на меня, ждёт — а я стою. И развоачивала меня не техника, а вопль Сандро-сэнсэя: «На меня смотри! Вперёд, туда, где я стою! Сюда кувыркаться! Я здесь!»
А потом, на другой тренировке (через неделю моей битвы с «tenbinage» и Сандро-сэнсэя — с моим разворотом), сэнсэй объяснил, что «TENBI» — означает «весы», а «NAGE» — означает «бросок». Сказал, что мы нападающего «взвешиваем на прямых руках», и если правильно взвесить, то он аж над землёй приподнимается (но так как летать он не умеет, то ему просто на носочки встать приходится). А потом мы его запускаем!
Я очень люблю, когда сэнсэй описывает технику с поэтический точки зрения. Меня ведь хлебом не корми, дай только посидеть, сказки послушать. Но с тех пор «tenbinage» у меня гораздо легче выходит.
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ:
ВОПРОСЫ НОВИЧКОВ В АЙКИДООТЗЫВЫ ЗАНИМАЮЩИХСЯ АЙКИДОАЙКИДО БЛОГ ИНСТРУКТОРОВ
Сэнсэй постоянно говорит про «кайтен, кайтен, кайтен…». Настолько постоянно, что складывается ощущение, будто мир — это «кайтен». И оно, представьте себе, не ложное! Потому что «kaiten» — много как перевести можно, но нам его переводят, как «круг». И это не просто «кружочек, вырезанный из бумаги или карандашом нарисованный», это и круговое движение, и поворот вокруг себя. Если совсем увлечься, то и планета вокруг себя вертится, и солнечная система — тоже круг… но лучше сильно не увлекаться, потому что сэнсэй предупреждал: «Не надо быть японцами больше, чем сами японцы»
Это вообще уникальная техника, у которой из одного начала может выйти два разных конца (прямо как ножницы, только техника). Здесь ты доводишь партнёра до определённой точки контроля, где он тебя уже не тронет (только если разогнётся, но разогнётся он только если ему руку не жалко и если у него новая вырастет)
А теперь начинается самое интересное. Можно отсюда и кинуть его — пусть сам выкручивается (в прямом смысле, выкручивается: ему в кувырке лететь придётся), но это уже другая история, которая кончается не на «osae»…
А есть другая версия «хэппиэнда». OSAE — значит «контроль» (если верить моему инструктору, а он — лицо доверительное, да и я — натура доверчивая). Не обязательно лететь, кувыркаться, падать и создавать прочую рябь на воде. Из такого «узелка» партнёра можно аккуратненько так, по кругу, через контроль плеча (в простонародье это «болевым» назовут) увести его животиком на пол — как самолёт посадить.
Поэтому «kaiten osae» я очень люблю: тихое, спокойное, много места не занимает, ещё и смотрится красиво (самое то, в домашних условиях отрабатывать, если б у меня вместо кошки дома жил домашний айкидока)
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ:
ВОПРОСЫ НОВИЧКОВ В АЙКИДООТЗЫВЫ ЗАНИМАЮЩИХСЯ АЙКИДОАЙКИДО БЛОГ ИНСТРУКТОРОВ
Итак, я решила, что стану хорошим самураем, чтобы со мной тоже было интересно стоять в паре, и чтоб больше не пришлось самой гоняться за «элитой», расшибаясь в лепёшку. Что для этого нужно?
Села и решила подумать. Мало просто техники хорошо делать, гнуться, когда тебя гнут, и палкой здорово махать. Надо, — о, ужас! — перестать бояться всего того, чего я до сих пор в айкидо боюсь. Хотя бы, из того, что я знаю (того, чего я не знаю, в айкидо куда больше)
Есть вот такая техника — больнючая, аж жуть. Называется «ёнкё». Там руку хватают и нажимают в таком месте, что выть охота. А потом еще и «рубят воздух» этой твоей рукой, в пол вбивают тебя и дальше её мучают. Лежишь, и ощущение, будто ее лобзиком отпилить пытаются. Самое интересное: после хорошего «ёнкё» не остаётся ни синяка, ни шишки, но на следующий день большой палец не шевелится. Потому что больно. Потому что жуткое «ёнкё» приходится прямо на сухожилия, которые этот бедный-несчастный пальчик двигают. Так что когда сэнсэй подходит снова «ёнкё» показать, я подло указываю на партнёра пальцем и говорю: «Вот на нём мне покажите, мне так понятнее!»
Ещё боюсь до смерти через человека кувыркаться. Кувырку-то научили в детстве, а вот через ТАКОЕ летать — как-то не довелось. Хотя, кувырок — он, как велосипед: один раз сел и уже за всю жизнь не разучишься. Просто у меня всё седальные мышцы не доходят до этого «велосипеда». Встает вот кто-нибудь на четвереньки, все через него летают резвенько. А я стою и жду, что оно само как-нибудь во мне появится. Без лишних кувырков.
Но это еще цветочки. Есть еще какая-то страшная-страшная техника. Я даже не помню, как она называется и что в ней делают, но кончается она тем, что подлый партнёр плюхается на пол И ТЯНЕТ ТЕБЯ. И если напал на него кто-то вроде меня, то этот нападающий:
А) при ОЧЕНЬ хорошем раскладе упрется ногами и выскочит с визгом: «НИЗАШТО!»
Б) при не очень хорошем раскладе впечатается лицом в татами рядом с партнёром
В) при типичном Катином раскладе с размаху врежется носом в грудь того, кто додумался так с ней поступить
А в идеале, хороший нападающий летит мимо в хорошем кувырке.
Подумав обо всём этом, я решила, что, ладно. Может, оно само как-нибудь наколдуется. Но пока я не готова решать такие страшные вопросы. Они, как пауки: ничего против них не имею, пока они в углу сидят и не вылезают.
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ:
ВОПРОСЫ НОВИЧКОВ В АЙКИДООТЗЫВЫ ЗАНИМАЮЩИХСЯ АЙКИДОАЙКИДО БЛОГ ИНСТРУКТОРОВ
Я тогда только готовилась к экзамену на 7 «кю», мы вместе готовились, группками: группка на 7 «кю», группка на 6, на 5 (а ряды групп всё редели, редели…)
И я помню, как мы с девочкой, совсем новичком, сидели рядом и делали кувырок вперёд и назад. Я — знай себе, как в стиральной машинке, кручусь-верчусь-качусь, вот тебе стоя, вот тебе с коленок. И она, с одного колена пытается хотя бы один раз сделать. Я остановилась, и мне стало очень интересно попытаться помочь ей разобраться. Для этого надо было понять, как я сама это делаю.
Пожалуй, самое интересное — покопаться в том, что ты делаешь на автомате. И лучший способ понять это — попытаться объяснить это тому, кто этого не знает.
Страшнее потом учиться кувыркаться из техники: вот на тебе кто-то что-то делает, и тебе надо полететь вперед не носом, а рукой. И не шею сломать, а кувырок сделать.
Я свою партнершу учила аккуратненько, нежненько. Потом вообще испугалась, что сломаю ей что-нибудь (или её саму) и позвала Сандро-сэнсэя, который терпеливо посидел с ней, повозился.
Меня особо не учили в кувырок идти: сэнсэй решил на мне технику показать и ка-а-ак запустил меня самолётиком. Я не вспомнила, что я не умею. Я просто запустилась этим самым самолётиком, пролетела в кувырке и снова оказалась на ногах (и всё, как в настоящем айкидо: ты просто нападаешь, а потом ты уже лежишь — ты не понял, как и когда на тебе успели вообще что-то проделать, этого будто и не было). Только через пару дней я вспомнила, что я могла и в окно улететь или в свисавшей рядом шторе запутаться, и прочий мусор, которым можно было бы голову забить, не кинь он меня без предупреждения. Вот Катя не умеет из стойки кувыркаться, — фью-у-х! — и Катя умеет из стойки кувыркаться.
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ:
ВОПРОСЫ НОВИЧКОВ В АЙКИДООТЗЫВЫ ЗАНИМАЮЩИХСЯ АЙКИДОАЙКИДО БЛОГ ИНСТРУКТОРОВ
Моя первая встреча с боевыми искусствами была, когда я был учеником начальной школы, примерно через три или четыре года после войны.
Прямо перед нашим домом стояла полицейская будка, и полицейский, который работал там, слонялся вокруг нашего дома, когда у него было свободное время. Чтобы послушать его выступления, он отличился в дзюдо еще на Кюсю, откуда он был. Он хвастался, что выиграл много призов. Дзюдо? Конечно, я знал об этом из фильмов и очень хотел отдаться дзюдо. «Хочешь попробовать дзюдо?» — спросил мой старший брат. Я был таким прозрачным. Среди моих братьев у моего следующего старшего брата была сильная воля, и даже в школе сказали, что ему больше не нужно приходить, он был очень умен. Ему не о чем беспокоиться. Я был с точностью до наоборот; внутри я был нежным и много волновался.Когда я был в деревне с эвакуированными, меня было легко запугать. Помня все это, мой брат призвал меня заняться дзюдо, и я сделал это. Я тренировался в полицейском участке с другими детьми. Говорят, что боевые искусства были запрещены в послевоенную эпоху, но на самом деле полиция преподавала дзюдо, и многие люди учились у них в соответствующих учебных заведениях. Я задавался вопросом, смогу ли я действительно пройти через это. Поскольку я вступал после того, как учебный семестр уже начался, все остальные дети были более продвинутыми, и учителям пришлось приложить все усилия, чтобы научить меня падениям и другим движениям для начинающих; Я был для них головной болью, и они мне это говорили, я помню.
«Ты, ты не гений, иди домой», и я плакала, следуя за полицейским. Тогда мой отец сказал мне: «Тренировочный зал полиции — не единственное место, где можно изучать дзюдо. Здесь есть тренировочный комплекс, что насчет этого?» В тот же день я с радостью вошел в этот тренировочный зал возле станции Суидобаши и начал каждый день страстно заниматься дзюдо. Хорошо известно, что лучше быть больше, если вы практикуете дзюдо. Друзья были рады, что я прибавил в весе, но затем начали говорить: «Ты выглядишь немного странно, ты уверен, что не болен?» Как только это было сказано, я ослабел. Это было не только потому, что я прибавил в весе. Я был опухшим. Оказалось, что когда я пошёл к врачу, мне поставили диагноз «болезнь почек» и врач рекомендовал меня госпитализировать. Однако отец возражал, потому что сказал, что госпитализация стоит денег, которых у них нет. Врач сказал: «Он может умереть», и я помню, как плакал: «Я не хочу умирать». Затем врач сказал мне: «Ты меня послушаешь?» и я сказал, что буду слушать что угодно. Он сказал, что я должен есть только арбуз, без соли и вареные овощи. Сегодня я думаю, что это был очень дельный совет, и, следуя ему, я постепенно восстановил свое здоровье, хотя я не мог отправиться в школьную поездку со своими одноклассниками.
Я был зачислен в ближайшую начальную школу, но когда наш магазин был загружен, я помогал, поэтому были времена, когда я ходил в школу, а иногда — нет. Когда мой отец управлял магазином, он начал продавать гэты (деревянные сабо). Сразу за нашим магазином находился квартал красных фонарей (кварталы гейш), и когда пришло время фестиваля Бон (в августе), мы получили много заказов на сабо.
Нам прислали сабо от семьи моей матери из Тотиги. Мы их полировали, покрывали лаком и надевали ремешки. Моя работа заключалась в том, чтобы отполировать и покрыть их лаком, а затем воском, а затем мой отец наложил ремешки. Я не знаю, сколько раз я пропускал школу, потому что полировал и натирал гэта воском почти без перерыва с утра до вечера.
При всем этом я не ходил в школу, а начал заниматься дзюдо. Это казалось моим единственным отвлечением в этой монотонной жизни.
Что изменило наше процветание, так это война. Страна перешла на экономику военного времени во время конфликта с США, и больше не было возможности свободно покупать и продавать рис. Магазины риса внезапно потеряли независимость и собственное руководство. Я помню войну даже сегодня, особенно бомбардировки Токио. В 1944 году зажигательные бомбы упали, как дождь от американских бомбардировщиков. Начальная школа, в которую я ходил, превратилась в пепел. Я смотрел из бомбоубежища, глядя вверх, бомбы были похожи на красивый фейерверк, освещавший ночное небо. Наша школа была полностью разрушена. Мы с братом вместе с нашей школьной группой были эвакуированы в Фудзи Ёсида в префектуре Яманаси. Я страдал от недоедания там. Дети, эвакуированные в регион Тохоку на севере, могли есть рис, но выращивать рис в этом районе префектуры Яманаси было сложно, поэтому 80% нашего рациона составляла соевая еда. Мы были голодны каждый день, поэтому, чтобы выдержать голод, мы запихивали в рот сок горькой хурмы и питались сырой кукурузой. Если вы едите сырую кукурузу, у вас сильная диарея. Даже это было лучше, чем голодать, и поэтому мы пережили это. Я также странно вспоминаю, как мой отец вручал мне страницу из телефонной книги вместо ткани, потому что у меня текло из носа.
Время от времени в гости приходили родители эвакуированных детей. Затем, если ребенок особенно ослабел из-за недоедания, родители забирали ребенка с собой. Поскольку мой брат стал слабее, мой отец приехал проверить это и отвез его обратно в Токио. Я казался сильным от природы, поэтому остался там.
При местном храме была школа, но у нас не было классов; мы проводили время, помогая сажать овощи и играя. B-29 летели через тени на горе. Фудзи каждый вечер разбивал группы, одни самолеты летели налево, другие — направо. В одном направлении они направлялись в Токио, другой в сторону Осаки. Каждую ночь небо в направлении Токио светилось красным. И вот так вот, 15 августа 1945 года, наконец, наступило. В пылающей жаре мы, дети, выстроились в очередь, чтобы послушать трансляцию голоса Императора по радио. Так было и со всеми другими детьми, но я совершенно не понимал, что он говорит. Я помню, как плакали все взрослые и учителя. Война и наша эвакуация подошли к концу.
Родители детей, которые были эвакуированы, один за другим приходили забрать своих детей домой, и я так завидовал своим друзьям, которые шли домой со своими родителями. В одиночестве я ждал, размышляя: «А скоро ли приедут мои мама и папа?» но единственными появившимися родителями были родители других детей. Мой учитель предложил написать письмо, но я не знал адрес их эвакуационного центра. В конце концов остались только двое других детей и я. Родители двух других детей погибли во время взрывов, поэтому за ними не было никого. Затем, через два месяца после окончания войны, за мной приехали мама и сестра. Я отчетливо помню свою сестру в красной юбке. Сразу после окончания войны они стали очень заняты, и им пришлось отложить приезд за мной. Из-за нехватки продовольствия в Токио миграция была ограничена, поэтому мы не могли жить вместе как семья. Мы поехали в дом моей матери в городе Сано, префектура Тотиги, где семья моей матери вела складской бизнес. В то время я недоедал, поэтому мог только сидеть и мало двигаться. Мои глаза были остекленевшими, и у меня почти не было сил, чтобы говорить. Цвет моего лица был очень плохим, и моя мама очень беспокоилась обо мне и отвела меня к врачу, который поставил мне диагноз «недоедание». Эвакуационный центр в префектуре Яманаси просто не мог нас хорошо прокормить, поэтому мое здоровье ухудшилось. И не только потому, что еды не хватало. Во всяком случае, моя мама каждый день готовила, и я постепенно поправлялся и снова стал ходить в начальную школу в Сано-Сити.
После войны рис продавали по карточкам, так что мой отец не мог продолжать работать в магазине риса. В семье моей матери хранилось большое количество разнообразных товаров, и мой отец взял их, чтобы открыть магазин. Люди использовали в повседневной жизни всевозможные товары. Мой отец велел моему старшему брату следить за магазином, и пока он работал, он изучал свои школьные учебники. Это была эпоха, когда книг и других вещей было мало, поэтому нет нужды говорить, что он стал лучшим учеником. Так мой отец и старший брат процветали.
Моя семья вернулась в Кудан через полтора года, когда я учился в пятом классе начальной школы. В этот послевоенный период всё еще было нелегко. Мои родители пытались вырастить пятерых детей и имели опыт работы в магазине риса в прежние времена; мы начали торговать рисом на чёрном рынке. Я пошел с отцом покупать и продавать этот рис. Зачем он взял меня, маленького ребёнка, с собой торговать рисом с чёрного рынка? Это было потому, что он беспокоился о том, что полиция захватит рис. Если его поймают при торговле рисом на чёрном рынке, он будет оштрафован, а рис изъят,
поэтому мой отец подумал, что, если он придёт за рисом со своим ребёнком, его не будут подозревать. Было так много незабываемых моментов, как когда он покупал рис с чёрного рынка, и я был рядом, но полиция заметила нас. Взгляд полицейского упал на меня, потому что я держал рис. «Чей это ребёнок?» — спросил он, оглядываясь. Мой отец стоял рядом со мной, и я выглядел так же, как он, так что, полагаю, полицейский мог догадаться, кто был моим отцом, но мой отец сказал: «Я не знаю этого ребёнка». Я полагаю, что мой отец думал, что полицейский не пойдёт так далеко, чтобы арестовать ребёнка, но для меня это не было шуткой, это было очень шокирующим. Мой отец, которого я любил больше всех, сказав, что он не знал, причинил мне столько боли, и даже несмотря на то, что я миновал свой Канреки (61 день рождения), у меня все еще небольшая боль внутри от этого воспоминания.
Были времена, когда я сам ходил покупать рис на чёрном рынке.
Мы жили на линии Кэйхин Тохоку, и были чёрные рынки в Акабане и Омия, но у нас не было много информации о них. «В Уцуномии конфисковали рис. Цены на рис стремительно растут. В Кофу закрыли рынок, мы больше не можем туда ходить». Я слышал, как взрослые так шепчутся, тайно отдавали деньги, складывали рис в сумку и возвращались в наш магазин. Я учился именно так, через подобный опыт, а не через книжное обучение в школе. Этот опыт позже оказался жизненно важным, когда я начал руководить додзё — что такое бизнес? Как вы успешно работаете с людьми? — это все, чему я научился в то время.
Я родился в 1936 году в Кудансакау, напротив храма Ясукуни. Как всем известно, 1936 год был годом инцидента 26 февраля, когда молодые офицеры предприняли переворот, чтобы вернуть Императора к власти. По словам моего отца, поскольку наш дом находился на холме позади храма Ясукуни, в феврале того же года солдаты с автоматами роились вокруг, создавая очень внушительную атмосферу.
Пятый мальчик в семье из восьми детей, у меня было пять братьев и две сестры, но два моих старших брата умерли рано, а мой младший умер в конце войны; ни у кого из нас не было такого здорового детства. Мой отец, Кинширо Кобаяси, приехал в Токио после того, как окончил начальную школу в префектуре Тотиги и открыл магазин риса в Кудане. Были дни, когда он вообще ничего не говорил. На самом деле я не помню, чтобы он был особенно занят, и у меня нет неприятных воспоминаний о нём. Он был торговцем; всё, что у него было, было связано с магазином риса, так что именно там он вложил свою энергию. Он не был учёным, но у него должен был быть острый ум, чтобы вести бизнес. На момент моего рождения семейный бизнес процветал, поэтому наша семья была в достатке. Мой отец отвечал за снабжение Императорской гвардии, так что мы действительно процветали. Все мои сёстры и братья выросли в такой богатой обстановке с горничными и нянями для каждого из нас, я не помню, чтобы я был бедным в первые дни.
Я не помню, чтобы много играл с мамой, но разговоры вокруг Кудана заключались в том, что она была красавицей района. Есть её фотографии, показывающие, что она была красивой и обладала определенной силой. Она была трудолюбивым человеком. К сожалению, когда я был учеником первого года средней школы, в антисанитарную послевоенную эпоху она умерла от дизентерии.
Либо ты ждёшь, когда люди выберут тебя, либо ты выбираешь людей. Первое — комфортно, но не всегда продуктивно. Второе — ОЧЕНЬ не комфортно, зато можно урвать лакомый кусочек.
Я — интроверт. Я не люблю выбирать людей. Но запросы у меня вообще ни разу не интровертские, поэтому я завязываюсь в морской узел и сама иду к людям.
На татами есть только два человека, с которыми я до сих пор стесняюсь вставать в пару: мой инструктор и Сандро-сэнсэй (когда они приходят не вести тренировку, то они тренируются вместе с нами, и с ними можно работать в паре). На сэнсэе, который сэнсэй — не проверяла, я его только несколько раз в режиме «тренирующегося» заставала, а не в режиме «тренера» — и те разы я прощёлкала. А, нет, было дело — я не помню, боялась ли. Я только помню, что не успевала ухватить его и хватала воздух.
Никого не боюсь, всех смело беру за плечо и совершаю поклон. Но тут у меня сердце в пятки уходило бы, если б оно было.
Для меня это, что ли, честь большая слишком. Трясусь, жмусь и завистливо кошусь, когда смотрю, как с ними двумя кто-то встаёт.
Поэтому каждый раз, когда кто-нибудь из них (на свою голову) рядом оказывается, я обливаюсь холодным потом и, чуть ли не падая с коленок…
«…а, не, всё… господи, он услышал. Но его уже, наверное, ухватили… ЧЁ, НЕТ, ЧТО ЛИ?! ЭТО ВСЁ МНЕ? Весь? Целиком? Он, наверное, хотел вон к тому, а тут я… наверное, он обидится на меня… ГДЕ ОН?! А, он место занял для нас… афигеть, и вправду, моё»
Первую минуту работы я мысленно извиняюсь и каюсь. Потом половину остального времени я стараюсь смотреть прямо в глаза, а не в окно куда-нибудь. Они-то оба уже ого-го, им ничего не стоит мне в лицо смотреть. При этом я умудряюсь следить за тем, как они делают, понять, что мне понравилось, понять, почему, и попытаться сделать так же. За подсказки я хватаюсь, как христианин за икону.
Но так как стесняться я при этом не перестаю, то даже на простых шагах я спотыкаюсь, краснею, забываю не то что порядок действий, а то, как вообще здесь оказалась — и дальше всё как в «Кунг Фу Панда»
Это я так проверяю, как моё айкидо работает в аварийном режиме: когда О ГОСПОДИ ПАНИКА ПОЖАР ЗЕМЛЕТРЯСЕНИЕ, а надо быть похожим на статуэтку Будды и делать технику.
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ:
ВОПРОСЫ НОВИЧКОВ В АЙКИДООТЗЫВЫ ЗАНИМАЮЩИХСЯ АЙКИДОАЙКИДО БЛОГ ИНСТРУКТОРОВ
